Новый Исход - Страница 17

Кстати, «тогдашний» император Николай Первый явно благоволил к Пушкину, прощал ему оскорбительные эпиграммы, простил периодические контакты с декабристами, грубо выдворил из России Геккернов (не только приемного сына Дантеса – убийцу Пушкина, но и папу-посла), рискуя испортить отношения с Голландией, лично посетил (!) Наталью Николаевну, оставшуюся вдовой с 4-мя детьми и назначил ей достойный пенсион, покрыл из царской казны чудовищные денежные долги поэта и даже профинансировал из той же казны первое полное собрание сочинений A.C. Пушкина. А вот Лермонтова царь не любил, «На смерть поэта» привели его в крайнее раздражение, и Лермонтов был фактически сослан. Вот почему так? – Некоторые «злые пушкиноведческие языки» транслируют версию, что истинным ухажером Натальи Гончаровой-Пушкиной был вовсе не Дантес (он был лишь «прикрытием»), а сам царь Николай… Ну, не знаю…

И еще немного о Лермонтове. Но не о его общеизвестном скверном характере, нет, а о том, что Лермонтов был гений. Супер-гений. И это было очевидно всем его просвещённым современникам. Кроме выдающихся достижений в литературе – поэзии, прозе, драматургии (и это всего лишь к 27-ми годам!), он замечательно рисовал – ему предсказывали большое будущее как художнику; он был щедро одарён музыкально – прекрасно играл на скрипке, фортепиано, флейте, сочинял музыку на свои стихи, хорошо пел. Кроме того, он свободно читал и говорил на четырех языках. Лев Толстой написал о Лермонтове: «Если бы этот мальчик остался жить, не нужны были бы ни я, ни Достоевский». Так-то…

Вообще, талант поэта – он от Бога и только от Него! («Талант словно прыщ на носу – или вскочил, или нет» – Фаина Раневская). В когда-то очень популярной кинокомедии «Операция „Ы“» знаменитый киноактер Юрий Никулин поёт «блатную» песню «Постой, паровоз, не стучите, колёса». У этой песни, представьте, есть автор – Николай Ивановский. После того как в 14 лет Колю эвакуировали из блокадного Ленинграда, он провёл в колонии 11 лет за воровство и неоднократные побеги. Образование у него на тот момент было – 5 (пять!) классов. Но был у него уже тогда несомненный талант поэта. Потому что, кроме дюжины блатных песен (весьма, кстати, популярных среди зэков), у него ещё была тетрадка стихов. И когда она попала в руки издателей – они были поражены. Вот восемь его строчек о блокадном Ленинграде:

Приуныли голуби,
Голуби блокадные,
Замерзали голуби
И на землю падали.
Почему ж вы, мальчики,
Хлеб им не бросали? –
Потому что мальчики
Умирали сами…

Попробуйте-ка, господа члены Союза писателей, доктора филологических наук, лауреаты литературных Госпремий, Букеровские номинанты, написать несколько строчек из простых слов да с простыми рифмами – но таких, чтоб душу выворачивало!..

Да, талант может превратить самую обыденную вещь или ситуацию в высокое искусство. Возьмем, к примеру, Набокова, но не всемирно известную «Лолиту», а его стихи:

Однажды под вечер мы оба

стояли на старом мосту.
Ты сможешь, спросил я, до гроба
Запомнить вон ласточку ту?
И ты отвечала: ещё бы!
И как мы заплакали оба,
как вспыхнула жизнь на лету!
До завтра, навеки, до гроба,
однажды, на старом мосту…

Вот, казалось бы, ну о чём это? Ну, старый мост, да таких сотни, этот-то от прочих чем отличается, да ничем. А вот отличается! Потому что на ЭТОМ мосту однажды стоял огромный ТАЛАНТ!

Однако вернёмся к нашему Театру поэзии. В спектакле о Великой Отечественной войне вместо лакированной поэзии известных «тыловых» поэтов у нас звучала поэзия «окопных» поэтов, поэтов, воевавших в окопах и погибавших в окопах, поэтов малоизвестных, но оттого не менее прекрасных – таких, например, как Павел Шубин:

Погоди, дай припомнить… Стой!
Мы кричали „ура“… Потом
я свалился в окоп пустой
с развороченным животом.
Где-то плачущий крик «ура»…
Но сошел и отхлынул бой.
Здравствуй, матерь-земля, пора! –
Возвращаюсь к тебе тобой.
Ты кровавого праха горсть
от груди своей не отринь;
не как странник и не как гость
шел я в громе твоих пустынь.
Я хозяином шёл на смерть,
сам приученный убивать, –
чтобы верить, любить и сметь,
чтобы лучшить и открывать…
Над рассветной твоей рекой
встанет завтра цветком огня
мальчик бронзовый – вот такой,
как задумала ты меня.
И за то, что последним днём
не умели мы дорожить,
воскреси меня завтра в нём –
я его научу, как жить!

Ещё больший стресс ожидал парткомиссию на спектакле по советской поэзии. Под яростную пантомиму мы нараспев декламировали уже знаменитого тогда молодого Вознесенского:

Вам, Микеланджело,
Барма, Дант!
Вас молниею заживо
испепелял талант.
Ваш молот не колонны
и статуи тесал –
сбивал со лбов короны,
и троны сотрясал.
Художник первородный –
всегда трибун.
В нем дух переворота
и вечно – бунт!

В конце концов терпение У НИХ лопнуло – и наш «Глагол» закрыли…

Что ж, нам с нашим неприятием «руководящей роли КПСС», было с кого брать пример! Разве не символично, что на прямой вызов Иосифу Сталину, этому серийному убийце с его «жирными пальцами» – решился не какой-нибудь тогдашний топ-политик или бравый генерал, а «интеллигенток» (и гений поэзии!) Осип Мандельштам. Быть пассивной жертвой колеса истории Мандельштам не захотел, и его великая поэзия стала поэзией вызова:

За гремучую доблесть грядущих веков,За высокое племя людейЯ лишился и чаши на пире отцов,И веселья, и чести своей.Мне на плечи кидается век-волкодав,Но не волк я по крови своей:Запихай меня лучше, как шапку, в рукавЖаркой шубы сибирских степей…Чтоб не видеть ни трусов, ни подлой грязцы,Ни кровавых костей в колесе;Чтоб сияли всю ночь голубые песцыМне в своей первобытной красе.Уведи меня в ночь, где течет ЕнисейИ сосна до звезды достает,Потому что не волк я по крови своейИ меня только равный убьет.