Новый Исход - Страница 11

– Какать! – кричу я. – В яслях покакаешь, – кричит мама из ванной. – Тут всего через дорогу перейти. – Ка-акать!! – все равно ору я изо всех сил и начинаю снимать пальто, потому что мне очень жарко. Подбегает мама, одним рывком сдирает с меня всё и плюхает меня на горшок.

– Алик! – кричит она папе, – я опаздываю, мне опять вкатают выговор. Зашвырнешь ребенка в ясли сам (ребенок – это я!). Мама уходит. Я сижу на горшке в коридоре. Перед моим носом ящик с обувью. Это очень интересно. Если потянуть папин ботинок за шнурок, получится очень хороший паровозик. У-у-у – ботинок поехал вокруг горшка. Но только ботинок коричневый, а паровозики-то черные! А вот как раз щетка. Сейчас мы намажем ботинок черненьким кремом. – Готово? – подбегает папа. – Готово, – говорю я, – намазала! Папа поднимает меня с горшка. – Ничего не сделала, только голову морочила, – говорит он и легонько шлепает меня по попе. А я забыла совсем про горшок, так интересно было с папиным ботиночком! Папа пытается оттереть ботинок, а также мои и свои руки от сапожного крема и начинает меня одевать. Одевает он меня не так быстро, как мама, зато меньше дергает, потому что все штаны надевает на меня сразу. При этом как-то получается, что на одной ножке сверху синяя штанина, а на другой – красная. Мне так очень нравится, а папа ругается на штаны, а потом говорит: «Пустяки! Идти всего через дорогу!». Папа гасит в комнатах свет, зашвыривает горшок ногой в ванную, а меня через дорогу – в ясли, как мама велела.

Страхи

Жить очень страшно. Если переходить дорогу и не держать бабушку за руку, то на тебя наедет машина и отрежет ножку («мой зайчик, мой мальчик попал под трамвайчик»). Если не будешь слушаться маму, то тебя заберет дядя милиционер и наругает, а если не слушаться бабушку, то придет тетя врач и сделает укольчик, а если папу – то папа сам нашлепает. Если не будешь кушать, то налетит ветер и унесет, и понесет далеко-далеко, и спустит в темном-темном лесу, а там волки вот с такими зубами. Если не будешь спать, то придет маленький, синенький, волосатенький старичок, на одну ножку хромает, одним глазиком моргает – и как защекочет. А если будешь приставать с вопросами, то прилетит огромная оса и укусит за язычок. Вот как всё кругом страшно. Зато у меня есть Бабайчик. По вечерам он живет в темном углу против моей кроватки. Он страшный, потому что Бабайчик, и я его боюсь. Но он не злой Бабайчик, ему ничего от меня не надо, и я с ним дружу. Я рассказала о нем бабушке. «Чего ты боишься, – сказала бабушка, – никакого бабая там нет». И включила свет. «Конечно нет, – согласилась я. – Он же за шкафом теперь спрятался». Прибежал папа, «Да нет здесь никакого бабая!» – и, крякнув, отодвинул шкаф. Пока он двигал шкаф, Бабайчик (хитрый!) спрятался под мою кроватку, но я его не выдала, не хочу чтоб он убежал совсем, и кроватку не хочу, чтоб двигали. «Она издевается над нами, – закричала мама. – Откуда ты взяла этого дурацкого бабайчика! Если ты будешь слушаться маму, папу и бабушку, никакого бабая бояться не нужно!». А я его и совсем не потому боюсь. Это мой Бабайчик, а не ваш, и я его боюсь, потому что я его люблю!

Бабайчик (рис. К Тарабриной)

Веселье

Зимой наша песочница спит под снегом. Но когда летом в выходные мы выходим во двор, мама сразу усаживается на лавочку вязать и говорит:

– «Не крутись возле меня. Пойди поиграй в песочницу. Вон сколько там детей. Вы так вчера хорошо играли». – Детей там и правда много, и они все вместе, а я одна, и никто на меня даже не смотрит, и мне немножко страшно к ним подходить. Я чуть-чуть помню, что вчера мне с ними было весело, но совсем не помню, как это веселье началось.

– Иди, иди в песочницу, – подталкивает меня мама в спину. – Вон Сережа играет, и Дима там. Я подхожу к Диме. С Димой мы вчера закапывали его красную машинку в песок и потом долго-долго искали. Это было очень весело. А сейчас Дима играет с такой же, как он, толстой девочкой в белых колготках, со Светкой, и на меня не глядит. А девочка еще и пихается. Мне становится скучно. Я иду на другой край песочницы. Там уже стоит Анечка. Она всегда долго стоит на краю песочницы и шатается, а потом падает вниз, ударяется головкой о землю и орет. Мне становится ее жалко. Я поднимаю Анечку с земли, беру за ручку и отвожу к скамейке, где сидят мамы. Воображуля Светка в своих белых колготках тоже прибежала и уселась на лавочку со взрослыми и сразу стала ябедничать:

– А Аня подобрала в песочнице фукаку и засунула в ротик! – Анечкина мама молча сгребает Анечку, молча засовывает ей в ротик свой сердитый палец и долго шарит им в Анечкином ротике. Ага! Нету фукаки! Съела! Мама молча несет Анечку к песочнице и забрасывает на середину. Анечка бредет к краю песочницы, останавливается и начинает шататься. Сейчас она упадет и ударится головкой, а я возьму ее за ручку и отведу к ее маме. Но тут вмешивается моя мама: – «Не ходи сюда сама и не води Анечку. Нечего торчать возле взрослых». – Ну, конечно, нам нечего, а Светке есть чего. Нет, что-то сегодня скучно, вот вчера было весело, только, как именно это было – я уже не помню. Я иду в песочницу. В ней уже очень много детей. Больше, чем песка. Но песок там тоже есть. Сережка им все время обсыпается. Поэтому, когда я прихожу в песочницу я первым делом ищу Сережку. Когда я нахожу Сережку, я набираю в ведерко песочек и высыпаю Сережке на головку, потому что ведь он все равно будет обсыпаться, а я раньше! Когда это видит моя мама, она строго говорит: «Сейчас же возьмитесь за ручки и играйте хорошо». А сама вяжет. А как же можно играться, если все время держать друг дружку за ручки? Когда обсыпание видит мой папа, он говорит: «Так ему, давай, давай, дочка, только смотри в глаза не сыпь!». А сам курит. Когда со мной гуляет бабушка и видит, как я обсыпаюсь с Сережкой, она кричит Сережкиной маме: «Уберите вашего хулиганского ребенка!» (ребенок – это Сережка!). Бабушка не курит и не вяжет, а все время следит, чтобы мы играли, как положено. А это так скучно! Пока наши бабушки и мамы спорили, мы с Сережкой залезаем на горку. Горка высокая, железная и немножко шатается. Мы с Сережкой боимся и поэтому, когда съезжаем вниз на попе, громко визжим. На визг прибегают бабушки и мамы и дружно сердятся: